– Да.

– Я вижу, ты экстубировала ее.

– Да, несколько часов тому назад, – неохотно ответила она. Ей совсем не хотелось говорить о Нине Пейтон и тем более раскрывать свой личный интерес в этом деле. Но Питер продолжал задавать вопросы:

– У нее все в порядке с газами крови?

– Они адекватны.

– И она стабильна?

– Да.

– Тогда почему ты не идешь домой? – снова спросил он. – Я присмотрю за ней вместо тебя.

– Я бы хотела лично проследить за этой пациенткой.

Питер положил руку ей на плечо.

– С каких это пор ты перестала доверять своему партнеру?

От его прикосновения она мгновенно напряглась. Он это почувствовал и убрал руку.

После некоторой паузы Питер принялся развешивать свои рентгеновские снимки, сохраняя деловой вид. Он принес с собой целую кучу снимков брюшной полости, и они заняли весь экран. Разместив снимки, он замер перед ними, и в стеклах его очков отражались лишь рентгеновские узоры.

– Я не враг тебе, Кэтрин, – тихо произнес он, не глядя в ее сторону, а уставившись в проектор. – Жаль, что мне не удается убедить тебя в этом. Я все время думаю о том, что я что-то сделал не так, сказал что-то не то, и это изменило отношения между нами. – Он наконец осмелился взглянуть на нее. – Мы привыкли рассчитывать друг на друга. По крайней мере, как партнеры. Черт возьми, буквально на днях мы с тобой вместе копались в груди больного! А сегодня ты даже не разрешаешь мне подойти к твоей пациентке. Разве ты плохо знаешь меня, чтобы обижать недоверием?

– Нет ни одного хирурга, которому бы я доверяла больше, чем тебе, – тихо сказала она.

– Тогда в чем дело? Я прихожу утром на работу и обнаруживаю, что у нас было незаконное вторжение. А ты даже не хочешь поговорить со мной об этом. Я спрашиваю у тебя насчет твоей пациентки с двенадцатой койки, и ты опять не хочешь ничего говорить.

– Полиция просила меня не распространяться на ее счет.

– Похоже, в последнее время твоей жизнью распоряжается полиция. Почему?

– Я не вправе обсуждать это.

– Я не только твой партнер, Кэтрин. Мне казалось, что я твой друг. – Он шагнул к ней. Одно только приближение его массивной фигуры вызвало в ней приступ клаустрофобии. – Я же вижу, что ты напугана. Запираешься в своем кабинете. Выглядишь так, будто не спала несколько дней подряд. Я не могу спокойно смотреть на это.

Кэтрин сняла с проектора снимок Нины Пейтон и вложила его в конверт.

– Это не имеет к тебе никакого отношения.

– Нет, имеет, если это связано с тобой.

Ее миролюбивое настроение тут же сменилось злостью.

– Хорошо, давай расставим все точки над "и", Питер. Да, мы работаем вместе; да, я уважаю тебя как хирурга. Ты мне нравишься как деловой партнер. Но жизни у нас разные. И, разумеется, у нас могут быть секреты друг от друга.

– Почему? – тихо произнес он. – О чем ты боишься рассказать мне?

Она уставилась на него, обмякнув от его нежного голоса. В это мгновение ей больше всего хотелось скинуть с себя тяжелую ношу, рассказать ему обо всем, что с ней случилось в Саванне, не упустив ни одной постыдной детали. Но она знала, к каким последствиям приведет это признание. Она понимала, что изнасилование – это пятно на всю жизнь, она всегда теперь будет жертвой. А жалости Кэтрин не выносила. Во всяком случае, со стороны Питера, человека, уважение которого значило для нее все.

– Кэтрин! – Он подался к ней.

Она сквозь слезы посмотрела на его протянутую руку. И, как бросающаяся в воду женщина, которая предпочитает спасению черную бездну моря, не приняла ее.

Резко развернувшись, Кэтрин вышла из рентгеновского кабинета.

Глава 12

Неизвестную перевели в другую палату.

Я держу в руке пробирку с ее кровью и с разочарованием отмечаю, что она холодная на ощупь. Она слишком долго томилась в лотке лаборантки, и тепло тела, которое в ней хранилось, просочилось сквозь стекло и растаяло в воздухе. Холодная кровь – мертвая, в ней нет ни силы, ни души, и она меня не возбуждает. Я смотрю на этикетку – белый прямоугольник, приклеенный к стеклу пробирки, на котором напечатаны обозначение пациентки, номер палаты и больничный код. Хотя написано «неизвестная», я знаю, кому на самом деле принадлежит эта кровь. Она больше не лежит в отделении реанимации. Ее перевели в палату 538 – в отделение хирургии.

Я возвращаю пробирку в лоток, где она стоит в одном ряду с двумя десятками других пробирок, заткнутых разноцветными резиновыми пробками – голубыми, пурпурными, зелеными и красными, – цвет обозначает определенную процедуру, которую предстоит выполнить. Пурпурные пробки для общего анализа крови, голубыми помечают анализ на свертываемость, красными – анализ на биохимию и электролиты. В некоторых пробирках с красными пробками кровь уже свернулась в сгустки темного желатина. Я просматриваю кипу лабораторных направлений и нахожу листок с надписью «неизвестная». Сегодня утром доктор Корделл назначила два анализа: полный анализ крови и электролиз сыворотки. Я роюсь во вчерашних назначениях и нахожу копию еще одного предписания с именем доктора Корделл как лечащего врача.

«Срочный анализ газов артериальной крови, постэкстубация. 2 литра кислорода через назальные трубки».

Нине Пейтон провели экстубацию. Она дышит самостоятельно, вдыхая воздух без трубки в гортани.

Я сижу за своим рабочим столом, думая не о Нине Пептон а о Кэтрин Корделл. Она полагает, что выиграла этот раунд. Считает себя спасительницей Нины Пептон. Пора указать ей ее место. Пора научить ее смирению.

Я снимаю телефонную трубку и набираю номер больничной диетической столовой. Отвечает женщина, ее речь звучит скороговоркой на фоне грохота подносов. Близится время ужина, и ей некогда тратить время на разговоры.

– Это из пятого западного корпуса, – придумываю я на ходу. – Кажется, мы перепутали диетические заказы для двоих наших пациентов. Проверьте, пожалуйста, какую диету назначали в палату пять-тридцать-восемь?

Следует пауза, пока она набирает что-то на клавиатуре и запрашивает информацию.

– Прозрачные жидкости, – отвечает она. – Правильно?

– Да, все верно. Спасибо. – Я вешаю трубку.

В сегодняшней утренней газете сообщалось, что Нина Пейтон по-прежнему находится в коме и в критическом состоянии. Это неправда. Она в сознании.

Кэтрин Корделл спасла ей жизнь, в чем я и не сомневался.

Ко мне подходит процедурная сестра и ставит передо мной лоток, полный пробирок с кровью. Мы, как всегда, улыбаемся – дружелюбные коллеги, которые знают друг о друге только хорошее, Она молодая, с упругими грудями, которые, словно спелые дыни, выпирают под ее белым халатом, и у нее великолепные ровные зубы. Она забирает новую порцию лабораторных предписаний, машет мне рукой и выходит. Мне интересно, соленая ли на вкус ее кровь.

Аппараты гудят и журчат, исполняя свою нескончаемую колыбельную.

Я подхожу к компьютеру и вызываю список пациентов пятого западного корпуса. В этом корпусе двадцать палат, которые располагаются в форме буквы Н, а рабочее место медсестры находится как раз в поперечине. Я просматриваю список пациентов -всего их тридцать три, – обращая внимание на возраст и диагноз. Останавливаюсь на двенадцатом имени, пациенте из палаты 521.

«Герман Гвадовски, 69 лет. Лечащий врач: доктор Кэтрин Корделл. Диагноз: экстренная лапаротомия вследствие множественной травмы брюшной полости».

Палата 521 находится в коридоре, параллельном палате Нины Пейтон. Оттуда палата Нины не просматривается.

Я щелкаю мышью по строчке «господин Гвадовски» и получаю доступ к результатам его анализов. Он находится в больнице вот уже две недели, и практически ежедневно у него берут анализы. Я представляю себе его руки с исколотыми венами, покрытые синяками. По результатам его анализа на сахар я вижу, что он диабетик. Высокий уровень лейкоцитов указывает на наличие какой-то инфекции. Я замечаю, что в его ране на ноге начинает развиваться некроз, что характерно для диабета, при котором нарушается процесс кровообращения в конечностях.